Правила жизни Ингеборги Дапкунайте
Не читайте, что про меня в Википедии написано — там все неправда.
В детстве я всегда была третьей. Если играли в продавца и продавщицу, то я, конечно, была последней в очереди.
Когда я смотрю на фотографии из детства, я думаю, что люди, которые меня тогда окружали, были очень красивыми — мама, папа, тетя, дядя. Вот только Мальвина — моя няня — была не очень красивая, потому что во рту у нее осталась лишь пара зубов. Все равно я ее очень любила.
Помню, мама в детстве повела меня к стоматологу, и пока она была в кабинете, стоматолог говорил, что не будет вырывать мне зубы, а когда мама вышла, эта собака — иначе назвать его не могу — вдруг вынул страшные щипцы и пошел ко мне. И тут я начала кричать: «Мама Дапкунене! Мама Дапкунене!» А Дапкунене — это фамилия моей мамы. Мама прибежала, меня спасла, а потом спрашивает: «Почему ты меня звала по фамилии?» А я говорю: «Ну ведь там много мам ждут, и ты не поймешь, какой ребенок кричит». А мама сказала: «Думаешь, по твоему плачу я не могу тебя узнать?»
Я говорю так, как говорю. Мой акцент можно назвать плавающим. Если я провожу много времени с русскоговорящими людьми, акцент становится меньше. Когда я в другой стране, он жирнеет.
Меня, конечно, трогает и касается все, что происходит в России, но формально и юридически я не русский человек. Я здесь на птичьих правах.
Важнее быть человеком, а не представителем великой державы.
Я жалею только о том, что не всегда показывала родным, как их люблю.
Моя мама — метеоролог, поэтому, конечно, я верю в прогноз погоды. Метеорологи не занимаются глупостями.
Мне нравится, когда меня узнают: почти всегда даю автограф и говорю «спасибо». Но почему-то последние два раза со мной хотели сфотографироваться в публичном туалете, и мне приходилось говорить: «Давайте выйдем из туалета». Я предпочитаю традиционно — в коридоре.
Я чаще всего не пью на вечеринках и ничего не ем. На вечеринках, будем откровенны, дают какашки на палочках, и если тебя сфотографируют с такой какашкой, будет неловко.
Если вы спросите, какой возраст самый лучший, я скажу: вот как мой сейчас.
Думаю, если бы я поставила цель стать сказочно богатой, я бы такой и была. Но удовольствие в жизни я получаю от другого.
Я люблю хвастаться, но мое хвастовство заключается в наивной вере, что другие люди порадуются за меня, что мое счастье доставит им удовольствие.
В 1999 году меня чуть не арестовали за то, что я шла ночью по Тверскому бульвару. Это была поздняя весна, а может, июнь — какой-то прекрасный месяц. Уже светало, я шла без пальто, и у меня не было документов. Мне сказали: «Сейчас мы вас повезем в отделение». Я сказала: «Я актриса». «И где же вы снимались?» Я решила, что если скажу про «Интердевочку», то это будет не к месту, и начала думать, какие картины могли видеть милиционеры. «Утомленные солнцем», говорю. А они спрашивают: «Ну и кого вы там играли?» Я говорю: «Жену Котова». А они: «Ее же играла Дапкунайте».
Я хорошо выгляжу? Но это же так условно. В детстве я была красивым ребенком. Потом стала некрасивым подростком. Я была худая, угловатая, а когда поступала на театральный, руководитель драмкружка сказал: «Естественно, ты поступишь. Будешь играть мальчиков».
Мне не важно, как выглядит мужчина. Привлекать в мужчине или отталкивать меня, скорее, способен запах.
Самое приятное в жизни — никогда не знаешь, что будет завтра. Я шла ночью по улице, встретила человека, а через три года вышла за него замуж. Правда, это была новогодняя ночь.
В самолете я часто думаю: «Если он сейчас грохнется, можно будет сказать, что жизнь у меня была классная».
esquire.ru
Правила жизни Даниила Гранина
Мне 87 лет, и я вдруг только сейчас понял жизнь моей мамы и моего папы. У мамы с папой была большая разница в возрасте — 25 лет. А мама была веселая, молодая и по характеру — она хорошо пела, танцевала. Отца в 1930-х выслали в Сибирь, под Невянск. Он был лесничим. А мы с мамой остались. И вот только сейчас я начал понимать их отношения.
Жизнь в России — всегда чудо. Плохое чудо или хорошее, но обязательно чудо. Предсказать, что здесь случится, пусть даже в следующем году, абсолютно невозможно.
Русский стол — это почти смертельно. Это кошмар — эти пироги, винегреты, эти рыба и мясо. И так во всем: мы ни в чем не знаем меры. Я учил свою дочь древнегреческому правилу: во всем должна быть мера. Искусство и культура — это всегда соблюдение меры.
Мы сейчас все хотим, чтобы у каждого была отдельная квартира. А что дальше? Мелковато для человека.
Я заменял командира части, которая стояла в Камероновой галерее, в Царском Селе. Когда немцы были уже в парке, ко мне пришел смотритель дворца и закричал: «Безобразие! Что делают ваши бойцы?! Смотрите, они таскают ящики со снарядами по паркету!» Я ему кричу: «О чем вы говорите, когда немцы уже в парке!» Знаете, что он мне сказал? Он сказал: «Немцы — культурные люди, они себе этого не позволят». Ребята, которые рядом стояли, они его просто расстрелять хотели за это. Но я-то понимал, что с ним творится.
Те, кто много читает, отвыкают самостоятельно мыслить.
Кроме жизни, которой мы живем, у нас у всех есть упущенная жизнь. История моей упу-щенной жизни: я не ценил и не понимал людей, с которыми был знаком. Я очень любил Константина Паустовского, мы с ним общались, но я совершенно не пользовался этим. У меня были добрые отношения с Луи Арагоном. Сейчас я бы его расспросил про его отношения с Матиссом, про то, как он принимал свою коммунистическую ложь. Но я же ничего не спрашивал. Я всегда думал: да ладно, встретимся — еще поговорим.
От женщин одно лекарство — женщина.
Качество жизни измеряется количеством счастья. Или покоя. В Швеции и в Швейцарии люди не лезут на Марс. И живут там, живут благополучно и счастливо.
Я больше не болею космосом. Зачем мне нужен Марс, когда я иду выносить мусор и вижу людей, которые роются в контейнерах? Мои восторги немедленно исчезают. Почему я должен восторгаться тем, что на Марсе есть жизнь, когда у нас жизни нет для людей?
Чем лучше у человека становятся условия для работы, тем хуже он начинает работать.
Все, что я читаю сегодня, — это и есть современная литература. Я же это сегодня читаю. Например, Сэлинджер, которого я недавно перечел, — это современная литература.
Могу себе представить серьезный роман о современных русских менеджерах. Написал же Теодор Драйзер о менеджерах.
Мое правило: сегодняшний день — мой самый счастливый день в жизни. Потому что большую часть жизни мы живем или вспоминая хорошее, или надеясь на хорошее.
Я редко вижу женщин в платьях. Платье — это очень красиво.
Как бы ни был счастлив человек — оглядываясь назад, он вздыхает.
esquire.ru
Правила жизни Сергея Капицы
Если вы перед людьми изображаете умника, говорите с ними на каком-то заграничном языке — этого они вам не прощают. Если же вы с людьми говорите серьезно и они не понимают — это они вам простят.
У меня есть все необходимое — есть дача на Николиной горе, есть квартира в Москве, автомобиль и компьютер. Больше ничего не нужно, кроме идей.
В 1941-м нам велели эвакуироваться из Москвы в Казань. Мы с отцом и матерью две ночи просидели в туннелях Курского вокзала. Это те самые туннели, из которых пассажиры сейчас выходят на перроны. Сейчас езжу с Курского — все время это вспоминаю.
Телевидение, это сильнейшее средство взаимодействия людей, сейчас находится в руках тех, кто совершенно безответственно относится к своей роли в обществе.
Не компьютер может довести человека, а интернет. Замечательный русский психолог Алексей Леонтьев сказал в 1965 году: «Избыток информации ведет к оскудению души». Эти слова должны быть написаны на каждом сайте.
Крупные деятели не подпускают к себе близко людей. Рихтер не подпускал. Отец — тоже. Они ценили себя и свое время.
В женщине может оттолкнуть вульгарность. Иногда она же и привлекает, так что пойди разбери.
В Москве больше казино, чем во всей Европе вместе взятой. В других странах казино собирают в одно место — в Лас-Вегас, Макао, а не разбрасывают по городу, как у нас. Это симптом глубокого кризиса. И, к сожалению, наше телевидение, вместо того чтобы объяснять, что происходит, идет в обратную сторону — рассказывает про то, как в каком-нибудь провинциальном городе убили мальчика. А про положительные новости говорят в таких ернических интонациях, что и к ним сразу складывается негативное отношение.
Костюм дисциплинирует мужчину, внутренне организует. Когда-то радиодикторы Би-Би-Си читали новости в смокингах и вечерних платьях, хотя слушатели их и не видели.
Математика — это то, что русские преподают китайцам в американских университетах.
50 лет назад на Рублевке было столько же велосипедов, сколько сейчас машин.
Я Акунина знал, когда он еще был ученым секретарем нашей редакции «Пушкинская библиотека», выпустившей сто томов русской литературы. Меня в его детективах привлекает то, что у его сыщика как у государственного человека есть ответственность за порученное дело, за интересы страны. Ответственность — понятие, которое практически исчезло сейчас.
Нигде не видел более затравленных мужчин, чем в Америке. Они в жутком состоянии находятся, агрессивный феминизм их добивает. Я помню, в Бостоне в институте один почтенный преподаватель, русский математик, шел по коридору, а какая-то секретарша несла принтеры. Он открыл ей дверь, а она обвинила его в сексуальных домогательствах, хотя у него это было инстинктивное движение: женщина тяжелую железяку тащит. Был публичный скандал, и ему пришлось уйти из института.
Москва, несмотря на многие вещи, которые меня раздражают, все еще мой город. Надо уметь все это отфильтровывать. У каждого человека должны быть фильтры — от спама.
Женщины раньше одевались скучнее. Сейчас колоссальный диапазон: от чудовищной безвкусицы до очень прилично одетых людей. Но вторых замечаешь почему-то намного реже, чем раньше.
Отец был со мной суров. Я был на Дальнем Востоке на корабле — нырял. Я первым в стране начал профессионально заниматься подводным плаванием: у меня удостоверение № 2. Вдруг штормовое предупреждение. Мы ушли на Сахалин — пробыл я там три дня с капитаном. Он меня все время угощал водкой. Но на одной водке не проживешь — а денег рублей десять оставалось. Шлю отцу телеграмму: пришли мне 25 рублей. Получаю ответ: а зачем тебе нужны деньги? У меня даже не было возможности толком ему ответить. Пошел к капитану — денег просить. Он говорит: какие деньги? Будешь моим гостем. И мы стали пить шампанское.
50-е — это моя молодость. «Битлз»? Нет, это мимо меня прошло.
Слежу за новостями. Ирак, скажем, — страшная авантюра. Нарушены основные постулаты современного международного права: вмешательство в жизнь чужого государства может быть только с разрешения ООН. Но такого разрешения же не было, как выяснилось. Бактериологическое, ядерное, химическое оружие — все оказалось выдумкой. На США раньше многие смотрели, как на знамя, которое могло куда-то вести. А сейчас это знамя упало. И не только из-за Ирака — а из-за этой растерянности перед проблемами современного мира. Не верю, что Иран или Северная Корея могут употребить ядерное оружие — это больше орудие самоутверждения. Также, как многие сейчас ходят, как мальчишки, с оружием.
Для современного физика-экспериментатора нужно порядка миллиона в год — на приборы, на всю инфраструктуру, которая обеспечивает его исследования. Да, это дорогое удовольствие, но бутик на улице Горького стоит дороже.
Италия — чудная страна. Никогда особенно не была войной разорена, страна с великой культурой. А на каждую женщину приходится всего 1.12 сотых ребенка. Есть замечательная картина Пиросмани «Бэдная с дэтями и милонэр бездэтный», как там написано. Он тогда это уже все предвидел. Если женщины будут также мало рожать — а надо в два-три раза больше — через 50−100 лет «золотой миллиард» вымрет. Есть такой жупел на Западе: «золотой миллиард» — богатые страны, которые живут за счет эксплуатации развивающихся. Такая эра неоколониализма. Но по самому главному критерию — населению — «золотой миллиард» не состоятелен. Вместо него на Земле скоро будут жить другие.
Я родился в Англии, в Кембридже — отец у меня там работал. Мы говорили по‑русски дома. Если же мама переходила на английский — мы с братом знали: сейчас будут ругать. Мама никогда не работала: все внимание уделяла отцу и семье. У нас были и няньки. Была очень точно организованная у нас жизнь.
Мы с Таней учились в одной школе. Но я ее не знал, а она меня знала, потому что я был в школе «английский мальчик». Это школа № 32 — напротив Дома на набережной. Там было очень тяжело — в 37-м и 38-м у многих детей были пересажены родители, и это отражалось на настроении в школе. Рок все там чувствовали.
esquire.ru
Википедия правила жизни
На российском телевидении сегодня, увы, редкостью стали ведущие, смотреть и слушать которых можно долго, без опасения передозировки. Законы современного ТВ предполагают категоричность суждений, жёсткую манеру диалога с собеседником, умение залезть и в душу, и в спальню, а также разудалый имидж «своего парня».
Каким же долгожданным стало появление на экране абсолютного антипода привычному образу «телезвезды»: художник, архитектор и дизайнер Алексей Бегак привнёс в российскую телепалитру недостающие краски – интеллигентность, доброжелательность, достоинство. Наверное, именно поэтому какую бы программу он ни вёл – «С новым домом», «Тысяча мелочей», «Большая опера» или «Правила жизни», это всегда интересно.
– Алексей, вы когда-нибудь мысленно примеряли на себя работу в медицинском телепроекте?
– Сразу скажу «нет» и поясню, почему. Потому что это будет полнейшая фикция. Если в оперу можно поиграть, то в медицину играть нельзя, здесь необходимо быть профессионалом.
Кстати, «Большая опера» – самый анти-мой проект, я вступил в него только из творческой жадности. Стало интересно, смогу ли я сделать и это в том числе? Хотя в музыке не разбирался, не отличал Верди от Россини, не чувствовал прелести оперного искусства. Поначалу была мука из-за ощущения, что я не на высоте. У меня даже сейчас мороз по коже, когда я вспоминаю: идёт запись первых программ «Большой оперы», в жюри сидят Образцова, Калинина, Бертман и Холендер, они что-то говорят, мне надо на это реагировать, а я не понимаю, о чём они говорят. Опера – это вообще не мой вид искусства. Был. Сейчас-то я часто хожу в оперу, так что нет худа без добра. Ещё один положительный результат работы в проекте – у меня теперь есть смокинг со всем набором: рубашки, туфли, запонки, бабочки. Раньше я этого никогда не носил.
В целом я доволен, хотя это был тяжелый опыт. Но если рассматривать преодоление как путь к совершенствованию – да, внутренне я стал круче.
– В программе «Правила жизни» вы чувствуете себя комфортно?
– Поначалу – нет. Я не журналист, не профессиональный «говорильщик». Но если в первом своём проекте я делал то и говорил о том, что знаю и умею, то есть об устройстве дома, то здесь в первое время было неловко: почему – я? Потом придумал свою роль и освоился. С самого начала я не претендую на знание во всех областях, которые мы затрагиваем в программе «Правила жизни». В каких-то вопросах разбираюсь, и тогда участвую в разговоре более профессионально, а в каких-то говорю: «Ребята, я – абсолютный чайник и с большим интересом вас послушаю».
Вначале очень уставал (пишем же по 10-12 интервью в день), быть интервьюером – значит настраиваться на волну собеседника. Это выматывает. Но есть люди невероятно интересные, есть темы интересные. Заряжаешься так, что забываешь и про студию, и про операторов.
– По-вашему, какова аудитория программы и соответствует ли она той, которую вы хотели бы иметь своими зрителями?
– Предполагаю, что телевизор вообще смотрят процентов на 80 женщины, возраст которых пятьдесят с плюсом. Большинство теле зрителей – люди, у которых много свободного времени. Канал «Культура», наверное, смотрит в большей степени читающая публика.
Что касается целевой аудитории «Правил жизни», таковой нет, мы не ориентируемся ни на кого конкретно. В последнее время ко мне стали подходить молодые люди – 25-30 лет – и гово рить: «Спасибо за передачу, интересно». Это, конечно, радует.
– Я воспринимаю ваш проект как просветительский. Поэтому мне казалось, что вам было бы интересно видеть своими зрителями как раз людей молодых, когда ещё есть возможность сформировать у человека общий уровень культуры.
– Согласен с вами, это было бы очень здорово. Я и сам в ходе работы над проектом узнаю огромное количество нового и убеждаюсь, что не знаю намного больше, чем знаю.
– Зачем вообще нужны правила жизни? Ведь есть люди, которые, размахивая знаменем свободы, заявляют: «Я хочу жить и вести себя в обществе так, как считаю нужным, ни с кем не соизмеряя свои поступки».
– Правила нужны, если ты вообще человек культуры. Я имею в виду культуру как не занятие каким-то видом искусства, а как систему усвоения и передачи знаний от прежних поколений следующим, как систему взаимоотношений людей в мире. Римское право родилось именно из понимания того, что, если люди не договорятся, они будут друг друга убивать просто потому, что им этого захотелось. Этикет – это, конечно, не римское право, но тоже свод важных правил.
Говорить «мне не нужны никакие правила» несерьёзно. Напри мер, правила дорожного движения – простая же вещь, но людям, не признающим правил общечеловеческой культуры вообще и ПДД в частности, свойственно выезжать на перекрёсток на мигающий жёлтый сигнал светофора в надежде проскочить. А на других перекрёстках тоже кто-то проскочил на жёлтый, и в результате город стоит.
Наша национальная особенность – быть людьми непослушными по мелочам, нарушающими правила, в результате чего наша жизнь порой становится невыносимой.
– Вас самого программа многому научила?
– Конечно, и на всех уровнях. От самого простого бытового, например, в вопросах этикета: с какой стороны тарелки класть салфетку в ресторане, как правильно заходить в лифт с дамой. До правил русского языка: не знал разницы между словами «одевать» и «надевать», теперь знаю. Много узнал исторических фактов – могу блеснуть в застолье.
Но самое главное – это меняющееся мироощущение. Когда ты делаешь дело, за которое тебе говорят спасибо, внутренне чувству ешь себя увереннее. А я по природе человек, который не отличается уверенностью в себе. Это может показаться странным и, возможно, так не выглядит со стороны, но я не крутой парень. Вообще. В этом смысле работа на телевидении даёт мне очень многое. А это ещё один шаг к счастью. Вот для чего я этим занимаюсь.
– По какому принципу вы подбираете медицинские темы?
– По принципу интересности. Изначально медицинской тематики в программе не было вообще. Потом со старым товарищем моего отца профессором Александром Бронштейном мы подумали, почему бы не поговорить о том, что правила здорового образа жизни тоже имеют значение? Если их соблюдать, тогда есть шанс подольше побыть с нашими детьми и внуками.
Так мы сделали энное количество программ с Александром Семёновичем, причём несколько тем было просто феерических, с моей точки зрения. Например, про то, что ранние формы рака молочной железы у женщин могут выявлять их мужья и любимые, ласкающие своих возлюбленных. Или про то, что в США начальник тюрьмы следит за тем, чтобы заключённым вовремя проводили колоноскопию для ранней профилактики онкозаболеваний. Для них это – правила жизни, а для нашей страны – фантастика.
Сейчас у меня новый собеседник по медицинской тематике – нейрохирург Алексей Кащеев. В одной из последних программ мы коснулись вопроса, что такое боль: механизм этого явления и реакция врача на боль у пациента. Можно и нужно ли испытывать и выражать сочувствие к чужой боли, долгие годы работая в медицине? Очень интересный разговор получился.
Некоторые темы на канале «Культура» не принимаются, несмотря на их очевидную нужность. Например, культура сексуальных отношений, в том числе в исторической ретроспективе, или культура вино-потребления. Табакокурение и винопитие как темы в принципе на российском телевидении запрещены. Мне трудно судить, хорошо это или плохо. Но. странновато. Перед глазами примеры регионов мира, в которых вино на столе постоянно вместе с хлебом, сыром и мясом, и при этом меньше инфарктов и выше продолжительность жизни, чем в нашей стране.
– Алексей, у вас есть личные взаимоотношения с медициной? Можете как пациент оценить, чего не хватает современному российскому здравоохранению?
– Предполагаю, что те случаи, когда я обращаюсь за медицинской помощью, не показывают общей картины состояния здравоохранения в стране. Потому что в последнее время я пользуюсь услугами платной медицины.
– Почему? Для вас важен сервис?
– Ну конечно важен, я не хочу стоять в очереди, чтобы сделать анализ крови. Но это не главное. На самом деле я думаю, что за деньги люди лучше работают.
Что касается моего опыта, как пациента, то занятия спортом мне очень помогли поправить качество жизни. А начал я заниматься в 42 года, до этого вообще не занимался ничем и никогда.
– Как это отразилось на состоянии здоровья? Может, реже стали простывать, голова не болит, как у многих 50-летних?
– И это тоже. Больше адреналина, больше эндорфинов. Физически стал чувствовать себя значительно лучше, а ещё лучше – психологически. Только захожу в спортзал, и уже настроение поднимается на одну ступеньку.
До того, как начал заниматься, очень болела спина. Рентген показал смещение пятого поясничного позвонка относительно первого крестцового почти на сантиметр, и между ними нет диска. Ещё в шейном отделе две грыжи. Начал ходить по врачам. Дикуль мне сказал: «Да-а-а, вероятно, вы сядете в коляску». От него пошёл в ЦИТО, там услышал: «Снимок показывает, что вам нужна операция, но ваше общее состояние говорит, что операция может подождать». Получил телефон специалиста по лечебной физкультуре в госпитале имени Бурденко. Так я начал делать скучные, но нужные упражнения. В коляску-то не хотелось…
Потом пошёл в спортзал. Начал с фитнеса, пробовал йогу и пи латес, затем стал тягать штангу и увлекся этим. Встал на горные лыжи, летом – велосипед. В результате нарастил мышечный корсет, который сделал своё дело. А когда-то спину переклинивало так, что не только ходить – брюки надеть не мог. Но я очень благодарен тому хирургу в ЦИТО, который 15 лет назад честно не стал уговаривать меня делать операцию.
– Чтобы начать заниматься спортом, нужна железная сила воли. Большинство людей заваливаются на диван перед телевизором и го ворят, что у них нет времени ходить в спортзал.
– За других говорить не могу. Что касается меня, мне нравится жить. Если есть что-то, что может эту жизнь про длить в хорошем качестве, я с удовольствием буду это делать. Мне совершенно не хочется с ней расставаться по своей вине и раньше времени.
– Какой образ доктора вам ближе: земского врача эпохи Чехова или представителя высокотехнологичной современной медицины, который во главу угла ставит технологию, а не умение поговорить с пациентом?
– Есть области, в которых мы в каменном веке. Знаю, потому что видел монструозные аппараты Илизарова, некогда – великие и гениальные, на ногах моего сына, когда он разбился на мотоцикле. А потом видел, как это сегодня делают в Мюнхене. Так что в острых слу чаях я, конечно, за хай-тек.
А для семейного доктора антураж не важен. Главное, чтобы он был умнее меня, высокообразованный, с открытым сознанием, не костный, готовый сопоставлять факты. Тот, кто не действует чётко по инструкции, а, зная правила, нарушает их, потому что жизнь намного богаче стандартов. И он рассматривает мой конкретный случай, а не читает учебник. Это ровно то же самое, что делаю я как архитектор и дизайнер: индивидуальный подход к заказчику – правило номер один.
Беседу вела
Елена БУШ,
обозреватель «МГ».
www.mgzt.ru
Правила жизни Джо Джемеила
«Право.Ru» продолжает рассказывать об известных юристах их же словами. Этот жанр — «правила жизни» — впервые был представлен в России журналом Esquire. В очередном выпуске — американец Джо Джемеил, самый успешный практикующий адвокат в мире. Его состояние оценивается в $1,5 млрд. Поворотным пунктом его карьеры стало легендарное дело «Pennzoil vs Texaco», по итогам которого истец получил $10 млрд — самую большую компенсацию в истории правосудия США, а гонорар самого Джемеила составил невероятные $335 млн. Помимо этого Джемеил известен своим эпатажным поведением в зале суда (как, впрочем, и за его пределами), склонностью к сквернословию и, в целом, бескомпромисностью. Джо Джемеилу 86 лет, он живет и работатет в городе Хьюстон, штат Техас. Подробнее о его карьере читайте в материале «Единственный миллиардер по праву».
О детстве и начале карьеры
Мой папа приехал из Ливана, когда мне, если я правильно помню, было 12 лет. Два его старших брата и отец уже жили в США. Судя по историям, которые мне рассказывали, папе тут не слишком-то нравилось – эта страна была слишком «ковбойской» для него, и он уехал обратно в Ливан.
Я начал изучать медицину в Техасском университете. Не знаю зачем. Наверное, просто был глупым.
У меня было пять «неудов»: биология, зоология, немецкий, химия и еще какая-то хрень. Но это были не настоящие «неуды», я просто не пришел на экзамены.
Потом я вернулся в Техасский университет, где хотел изучать право. Но просто так поступить я не мог: средний балл был слишком низок из-за этих пяти «неудов». Тогда я пошел к декану, который оказался полным муд**ом, а от него уже к декану Парлину. Тот симпатизировал мне. Его племянник погиб на войне, он служил на флоте, как и я. Я рассказал ему свою историю, и он согласился переписать документы так, чтобы избавить меня от «неудов». Если бы не этот случай, я бы никогда не стал юристом. Вот почему я делаю все это для Техасского университета. [Джемеил ежегодно отчисляет ему несколько миллионов долларов в качестве благотворительности – Прим. Ред.]
Тогда я был чертовски наивен. Я даже не понял, что мне нужно сдавать дополнительные экзамены на юридический. Я просто начал ходить на занятия. А они, похоже, решили, что я все сдал, раз хожу.
О первом деле
Мы часто пили в баре у Тони, куда захаживала женщина по имени Дороти. Однажды она открывала пиво Pearl, бутылка разбилась, и Дороти порезала палец. Через некоторое время я сказал: «Черт, а давайте засудим их». Мы не знали, как это сделать, но все равно подали иск к пивоварне. На процессе адвокат ответчика – Мак ДеГерин — заявил ссылку на защиту привилегией. Я понятия не имел, что это вообще такое. Тогда я посмотрел на судью и спросил: «А что мне теперь делать?». Судья начал ухмыляться и вдруг сказал: «Мак, найдите денег и заплатите парню. $500 будет достаточно». Я тогда подумал: «Господи Иисусе! 500 баксов за порезанный палец!»
Судья вновь обратился ко мне: «Как вам такое предложение?». Но мой отец владел магазинами, поэтому я с детства умел торговаться. «Что ж, $1000 будет более справедливой компенсацией, ваша честь», — ответил я. «Мак, семьсот пятьдесят и договорились», — отреагировал судья. Адвокат позвонил по телефону: «Есть! Семьсот пятьдесят!». Потом я снова посмотрел на судью: «Ваша честь, а сколько причитается мне?». Тот сказал: «Обычно – треть». Тогда я и понял, чем буду заниматься в жизни.
О работе адвоката и собственной практике
Я видел много адвокатов в судах. В итоге присяжные просто решают, кто из них был менее скучен, и выносят вердикт. Это очень печально. Но и я тоже не устраиваю театр. Я всегда с уважением отношусь ко всем участникам процесса, спросите у любого судьи.
Я предпочту, чтобы у меня на заднице вырос нос, нежели ехать в Делавер и объясняться за свое поведение перед судьей.
Я беру гонорар в процентах. Я не использую фиксированные ставки, а также не принимаю почасовую оплату.
Полагаю, я довел до конца больше дел, чем кто-либо из ныне живущих американцев.
Если вы не вовлечены в процесс на эмоциональном уровне, ваш клиент не получит того, на что вы на самом деле способны.
Не так много хороших адвокатов по гражданским делам. Знаете, найти такого – это как найти драгоценный бриллиант. Из осла не сделать скакуна. Его можно кормить как скакуна, заботиться о нем как о скакуне и дать ему подходящее для скачек имя. Но это все равно будет осел. Что-то улучшить, конечно, можно. Но мы говорим о праве – неточной науке. Тут неосязаемые активы, вроде таланта, важнее образования.
Мне предлагают много денег, но это меня не заводит. Чаще всего я представляю в суде детей, вдов и чудовищно искалеченных людей.
Когда я защищал в суде Музей изящных искусств, присяжные удалились на целых 37 минут. Какой-то репортер спросил меня: «Как вы думаете, почему так долго?». Тогда я объяснил ему, что они просто слишком долго разворачивают свои проклятые сэндвичи.
Не могу вспомнить дело, которое хотел бы провести по-новой. Я не живу прошлым. Мне нравились все мои дела. Некоторые запомнились чуть больше, а некоторые, которые другие приписывают к самым важным в моей карьере, на самом деле не были таковыми.
Когда я начинал бизнес, считалось некрасивым давать свою визитку, если у тебя ее не просят. Сейчас же у адвокатов собственные рекламные щиты.
Об американском праве и политике
Закон – это не кусок цемента. Он нужен, чтобы помогать людям.
Марк Твен правильно сказал: «В Америке есть только один преступный класс – это Конгресс».
Нам нужно избавиться от Джорджа Буша [младшего]. Он может взять и напасть на Луизиану. У них там тоже есть химическое оружие: соус Табаско и прочее такое дерьмо.
То, что сейчас пытаются сделать с гражданскими процессами в США, это не реформирование, а деформирование.
Я перечитываю Декларацию Независимости каждую неделю. Это не занимает и 10 минут.
О деле «Pennzoil vs Texaco»
Все были уверены, что я проиграю дело «Pennzoil vs Texaco». Мне говорили, посмотри на присяжных: половина — вчерашние студенты, половина — женщины. Эти люди не могут мыслить категориями больших денег. Но я отвечал, что это не важно. Дело было о том, держишь ли ты слово, или же идешь и берешь чужое. В этом суть гражданского права. Не важно, о чем речь, о машине или стратегических запасах нефти.
Вечером перед решающими прениями по делу «Pennzoil vs Texaco» ко мне приехали мои друзья на лимузине и позвали выпивать. Я пытался объяснить им, что это дело всей моей жизни, черт возьми, чьей-либо жизни, и мне нужно готовиться, но они никак не хотели этого понимать. Мы пили всю долбаную ночь, на утро я едва мог смотреть прямо.
Потом мы отмечали победу у меня дома – пили пиво и ели гамбургеры. У меня с той ночи до сих пор на стене висит приходный ордер на $3 млн.
О деловой Америке
Корпоративной Америкой управляют пафосные, надменные, самовлюбленные и убогие люди. Их оценки и недооценки сделали меня богатым.
Я считаю покупку кокаина более выгодной инвестицией, чем вложения в хедж-фонды.
Однажды я был на Гаваях, гулял по пляжу и вдруг упал. Не было ни боли, ни даже какого-то беспокойства, только кружилась голова. Через какое-то время я сумел придти в себя и сесть. Потом я спокойно отправился к себе в номер. Пришла моя жена, Ли, и поняла, что у меня был инфаркт. Она потребовала, чтобы мы немедленно поехали в больницу, но я отказался и просто отвел ее поужинать. На следующий день мы вернулись домой. Лечащий врач ждал меня у себя, но я опять не пошел. Чувствовал себя хорошо, даже сам нес чемоданы. Боли не было, но на всякий случай я все же выпил шесть стаканов виски и принял шесть таблеток аспирина.
Я закончу практику тогда, когда мне сделают лоботомию и хирургически удалят у меня эго. Но вообще я не могу представить, что буду просто сидеть дома. Я много путешествую, к тому же обычно начинаю пить достаточно рано днем. Если мне нечем будем заняться, это вскоре станет плачевным зрелищем.
Вообще, это все очень долгая история. Я вам расскажу, когда у нас будет пиво.
pravo.ru